|
|
Аркадий Злочевский, президент Российского зернового союза: В 2010 году своим эмбарго на экспорт зерна мы на 20% подняли мировой рынок, и нам это обернулось дорогим импортным продовольствием
22 сентября 2012 в 14:36
Министр экономического развития Андрей Белоусов заявил, что вопрос о закрытии экспорта зерна может быть решен уже этой осенью. Вице-премьер Аркадий Дворкович ранее говорил, что такое решение принято не будет до тех пор, пока он курирует сельское хозяйство и вновь подтвердил эту свою точку зрения. Один из самых изощренных экспертов зернового рынка Аркадий Злочевский утверждает, что запрет на экспорт зерна неизбежно приводит к росту потребительских цен на продовольствие. То есть к тому, чего пытается избежать правительство.
Аркадий Злочевский: Мы еще в 2010 году власти говорили: «Эмбарго на экспорт зерна обернется результатом, прямо противоположным поставленной вами задаче». Ведь главная цель ограничения экспорта зерна – утрамбовать цены на прилавке. Возникает вопрос: снижая цену на зерно, мы разве трамбуем цену на прилавке? Выясняется – нет, все с точностью до наоборот.
Цену на зерно, действительно, можно утрамбовать с помощью ограничения экспорта: сузить рынок сбыта, повысить давление излишков на цену, и она опустится. Но, одновременно, мы, ограничивая поставки на внешний рынок, создаем там дефицит и задираем мировые цены.
В 2010 году в период эмбарго мы подняли мировой рынок в среднем по сезону на 50 долларов за тонну. Это не мелко, это совсем не мелко! Мы задрали на 20% мировой рынок своим решением, и нам это вернулось дорогим импортным продовольствием, в частности мясом, при производстве которого использовались дорогие зерновые корма. Мы получили подъем потребительских цен, стремясь избежать его путем эмбарго на экспорт зерна. Цены наших производителей, естественно, тут же отработали повышение импорта. Это же конкуренция, куда деваться. И всё. То есть мы получили прямо противоположный эффект от задуманного. В результате мы получили волну подъема цен через импорт, агфляцию, сказавшуюся, естественно, и на наших розничных ценах, вне зависимости от того, какая рентабельность там формируется.
За год Россия импортирует продовольственных товаров примерно на 40 миллиардов долларов. Вот и считайте, как поднимутся цены на мясо, на сыры, на сливочное масло. Мы уверены, что хотим именно этого? А рынок-то мировой ждет. Они же наши конкуренты, спят и видят, чтобы мы им подняли рынок продаж, освободили местечко, подняли цены. Они страшно этого хотят. Поэтому и отказываются верить. Мы говорим: нет, мы не будем ограничивать экспорт зерна. Они говорят между собой: да нет, это они там лукавят… И на этом, соответственно, на недоверии сейчас удерживают цены. А мы им теперь помогаем.
Хотя, на самом деле, мы вообще впервые за все время провели более-менее грамотную информационную политику на внутреннем рынке, еще со времени ярового сева. В чем она состояла? То есть обычная история. Минсельхоз всегда прогнозы по урожаю выдает, площади посева занижая, перестраховываясь, заранее подстилая себе соломки на случай неурожая, погодных катаклизмов или каких-нибудь еще негативных процессов.
И дальше как это всегда срабатывает? Когда мы входим в массовую уборку, и становится ясен и понятен урожай, он всегда оказывается больше прогноза. Что в результате? — мы имели одни ожидания, они де-факто превышены, и это давит на цены. И мы в самый массовый, пиковый сезон продаж, когда надо гасить кредиты, имеем обвал цены. Цена у нас всегда осенью сваливается вниз, и потом к весне выправляется.
В этом году до конца июля, когда уже массовая уборка шла, мы продержали уровень прогноза выше факта. Впервые. И тем самым поддержали осенние цены. Поэтому так хорошо себя рынок-то сейчас чувствует. Именно потому, что все ожидания были выше, чем факт.
Впервые в пользу рынка сыграли, на самом деле. И это дает реально положительный эффект. Легкое снижение было в августе, как мы и ожидали, и сейчас осенью уже легкое возобновление. Никаких резких там шараханий туда-сюда. Все умеренно, все очень аккуратно. Но это же стабильность, это же очень узенький диапазон колебания цен, который обеспечивает на самом деле все интересы – и производителей, и потребителей. И для зерновиков сейчас рынок хороший, и животноводы вполне там умещаются со своей рентабельностью. При этом это происходит еще и на фоне роста цен на прилавке, но тоже достаточно умеренном.
На самом деле сейчас ничего критичного с ценой на зерно не происходит. Мы же имели в 2010 году 9500 рублей за тонну на внутреннем рынке, и ничего — пережили, не смертельно оказалось. Давайте с учетом инфляции пересчитаем, причем промышленной, а не аграрной. Это сколько будет? Это уже 10 500 – 11 000 тысяч рублей в сопоставимых ценах. Ну и что? А, вообще, если говорить о ценах, которые у нас были в 96-м году, когда мы на импортной игле сидели, тащили в Россию аргентинскую пшеницу, по 240 долларов за тонну – тех долларов, 1996-го года. Это сколько сейчас получится? Все 500 долларов, не меньше. А сколько это в рублях? 16 000 тысяч рублей за тонну.
И что? Это у нас было в биографии. Что боимся-то? Внутренняя цена не будет больше 9000-10000 рублей за тонну, , если мировые цены не «долбанут» куда-нибудь вверх. А у них есть сейчас два борющихся друг с другом тренда. Мировые цены будут зависеть от общего баланса, естественно, и от курсовых разниц. Грубо говоря, в мировой макроэкономике сейчас два фактора играют роль: цены на нефть и состояние долгов, прежде всего национальных. То есть не коммерческих, а страновых долгов.
Состояние обязательств и цены на нефть. Вещи вполне взаимосвязанные. И это отражается напрямую сейчас в ценах на зерно. Обычно это опосредованная вещь, которая косвенно влияет, а сейчас просто впрямую. Как только цены на нефть, соответственно, куда-нибудь двигаются – тут же соразмерно зерно. И все факторы вроде неурожая в нынешних условиях лишь выставлены на фасаде в качестве первоочередной составляющей роста цен, но на самом деле это вторично, неурожай — не первоочередная причина.
Я говорю в данном случае о пшеничном рынке: если вспомнить 2007–2008 годы, то, соответственно, у нас индекс stock to use был в отрицательной зоне, он меньше единицы составлял. То есть, грубо говоря, мы сторговали тогда, в 2007–2008 году, в продовольственный кризис, 143 миллиона тонн, мировой рынок пшеницы составил, то есть объемы торговли, а запасы составляли 126. Большая разница.
Сейчас запасов 180 миллионов тонн минимум, а есть и за 190 миллионов тонн оценки. А объем торговли — ниже 130. Если посмотрим соотношение производства к потреблению – ну, да, потребление превышает на 20 миллионов тонн пшеницы в этом сезоне производство. Но в запасах-то, пардон, на 60 миллионов тонн больше объема торговли. Так что это вообще не проблема. Никакой угрозы продовольственной безопасности, как было в 2007–2008, – ничего этого нет, и об этом можно смело забыть. Поэтому в фундаменте нынешних цен лежит на самом деле мировой экономический кризис, а не ситуация с кукурузой и с пшеницей тем более.
Вот на кукурузном рынке еще этот фактор влияет, там есть определенная специфика, поскольку там разрыв запасов — по кукурузе конкретно — не покрывается. Вот по пшенице он перекрыт многократно, а по кукурузе уровень запасов самый низкий за последние 18 лет в отношении к потреблению.
Но в кукурузе есть другая составляющая: мандат на биотопливо. В США разрешено переработать в биотопливо 120 миллионов тонн. Это значит, что они в потребление заложили эти 120 миллионов тонн кукурузы. Но стоит этот мандат чуть-чуть порезать, и потребление уместится в производство и запасы.
Евросоюз уже принял решение снизить использование биотоплива из зерновых. А что стоит это сделать Америке? Они ждут выборов. И в ноябре могут принять решение о понижении мандата на биотопливо: «стопить» не 120 миллионов тонн, а, скажем, 80 миллионов тонн. Вот и будет покрыта вся разница между мировым производством и потреблением.
Если американцы примут такое решение, то цены на пшеницу тоже будут падать, однозначно. Сейчас пшеницу-то удерживает только кукуруза на мировом рынке, и она дороже, чем пшеница. Она – драйвер. Де-факто соберут урожай сейчас, посчитают, посмотрят и окажется, например, что кукурузы больше, чем ожидалось. Ну и все, и это, соответственно, повлияет на цены – они пойдут вниз, и потащит кукуруза за собой и пшеницу.
Но, если американцы не захотят ухудшать себе конъюнктуру продаж, они не примут решение по мандату на биотопливо, и это будет означать, что реально дефицит сработает и ожидания сработают. Тогда мы получим локомотив для внутреннего ценообразования в виде мирового рынка.
Наш экспорт закончится не тогда, когда мы введем ограничения, а тогда, когда внутренние цены превысят мировые. А это произойдет ровно в тот момент, когда на юге вывезут экспортное зерно. Поскольку его в этом сезоне недостаточно для того, чтобы обеспечить так называемый «перевывоз» так называемый, юг начнет в конце сезона потреблять зерно из других регионов для внутренних нужд. Они сами у себя перевывезут, а для внутренних нужд будут подсасывать зерно из Центра, из Поволжья, с Урала. Придется — куда деваться.
Я считаю, что это нормально. Более того, я даже не вижу ничего смертельного в самом факте перевывоза. Власть вспоминает украинский опыт, когда они там в 2003–2004 году перевывезли, у них там были скандалы, кого-то посадили… А что смертельного в этом перевывозе? Мы что, голодные, что ли, останемся? По импорту привезем. Это вопрос цены просто — почем будет импортное зерно. Но я вас уверяю, что импортное зерно нам обойдется дешевле, чем экспортные ограничения.
А если введем ограничения, поднимем цены на мировом рынке, и придется при этом импортировать зерно, ну, — мало не покажется.
ПродMag
Читайте также:
|
|
Email
Twitter
Facebook
